В сентябре 1995 года я возглавил предвыборный штаб Александра Дугина, решившего попытать счастья на выборах депутатов Государственной думы в 210-м округе Санкт-Петербурга. Он зарегистрировался как независимый кандидат, но фактически шёл на выборы от Национал-большевистской партии. В Санкт-Петербурге Дугин подружился с музыкантом-экспериментатором Сергеем Курёхиным, который незадолго до этого заявил о своих симпатиях к НБП.
Именно благодаря связям Курёхина петербургская ячейка НБП обзавелась «бункером» на Потёмкинской улице — прямо напротив Таврического сада. Место самое что ни на есть элитное. В полуподвале, где мы теперь могли собираться в любое время, до этого располагался какой-то бар, от которого даже сохранилась стойка.
В СМИ того времени НБП подавали исключительно как очередное фашистское «красно-коричневое» объединение. Осенью 1995 года я начал сотрудничать с газетой «Смена», в которой незадолго до этого вышла статья, автор которой недоумевал, зачем в национал-большевики подались Сергей Курёхин и художник Тимур Новиков. У меня возникла идея взять интервью у Сергея Курёхина, которое сломало бы стереотипное восприятие его как пересмешника-постмодерниста, а заодно вывело бы обсуждение феномена НБП и идей национал-большевизма на новый медийный уровень. Заодно интервью должно было содействовать повышению «индекса узнаваемости» нашего кандидата в Петербурге.
Курёхина я запомнил как чрезвычайно весёлого, жизнерадостного, интеллигентного человека. Я не замечал, чтобы он позволял себе какие-то снобистские проявления. Мы разговаривали в нашем «бункере», попивая чай, часа полтора. Я, чтобы интервью приняли в редакции, задавая вопросы, играл роль либерального журналиста, удивлённого превращению Курёхина в национал-большевика, но уважающего его как музыканта. Курёхин иногда слишком увлекался этой игрой, вставляя в речь матерок, уличая меня в «тупости и узости взглядов», но в целом разговор получился очень интересным. Я был поражён тому, как глубоко и неординарно мыслит Сергей.
Конечно, в редакции сильно сократили текст интервью, редактор переделал некоторые мои вопросы, а главное придумал для интервью ёрнический заголовок — «Свежий ветер в голове Сергея Курёхина», под которым оно и вышло. Я думаю, что сейчас меня никто не осудит за публикацию полной, авторской, версии нашего разговора с Курёхиным осенью 1995 года.
С того времени выросло новое поколение активистов, а многие из тех, кто были активистами тогда, превратились в обывателей. После интервью с Курёхиным я ещё много чего сделал для продвижения НБП в Санкт-Петербурге, но в партии не задержался и тому есть разные причины.
Очень многое из того, что говорил Курёхин осенью 1995 года, всё ещё актуально и будет актуально долгое время. Судите сами. Итак — интервью с Сергеем Курёхиным, одно из последних, которое дал этот неординарный человек.
Тема «художник и революция» не является новой. Но каждый её прецедент не похож на другой и поэтому требует особого рассмотрения. В мае 1995 года о своей принадлежности к Национал-большевистской партии, которая в качестве программной цели ставит свершение социальной и национальной революции, заявил Сергей Курёхин лидер знаменитой своей неординарностью «Поп — механики». Не один эстет был поражён этим известием! В прессе уже появлялись различные интерпретации этого нового курёхинского шага. Мы же предлагаем подробное объяснение, которое даёт сам знаменитый маэстро.
— Сергей Анатольевич, в мае 1995 года Вы заявили о своих симпатиях к Национал-большевистской партии. В этой связи я бы хотел задать один вопрос: что явилось первичным в Вашем политическом выборе — чувство или разумное осознание того, что именно национал-большевизм отвечает запросам современной России?
— Прежде всего, я должен сказать, что не произошло того, о чём говорят средства массовой информации: будто я ни с того, ни с сего примкнул к Национал-большевистской партии. Мол, это очередной идиотский шаг деятеля искусства, вдруг решившего выразить свои политические взгляды (типа политического союза Зыкиной с Черномырдиным или Михалкова с Руцким и т. д.). Ничего подобного даже близко нет. Мой политический выбор совершенно естественен. Я даже нe вижу никакого качественного скачка.
Я определённое количество времени интересовался историей мысли, просто историей, политикой, культурой. Я никогда не был просто музыкантом. Для меня всегда была очень важной область духа, область мышления. И в тех интервью, в которых меня просили рассказать о музыке, о гастролях, меня просто не спрашивали о тех вещах, которые для меня были наиболее глубинными и важными.
Политика меня всегда интересовала, всегда меня интересовала общественная жизнь, но когда я смотрел на тех людей, которые политикой занимались, у меня не возникало ни малейшего энтузиазма. Как правило, это были либо дебилы, либо типичные шарлатаны, либо просто бюрократы.
За творчеством же Александра Дугина я следил довольно давно, и когда я понял, что с этим человеком у меня очень много точек соприкосновения, общие интересы к таким глобальным областям, как оккультизм, философия, чистaя политика, и когдa я узнал, что Дугин идёт в блоке с Эдуардом Лимоновым, который, как я думаю, является самым замечательным современным писателем (всё, что он пишет, выражает его сущность), я примкнул к этой партии с огромным удовольствием и считаю для себя честью работать вместе с этими людьми.
В данном случае определяющим явилось то, что Дугин с Лимоновым объединились. Я почувствовал среду, которая духовно мне очень близка, которая мне интересна и реально жизненна. Формально я не состою в Национал-большевистской партии, так как пока не могу преодолеть в себе комплекс — партия вызывает у меня ощущение жёсткой структуры — но полностью разделяю её идеологию. Я хочу сказать, что партия, помимо чистой идеологии, занимается многими вещами, которые связаны с её функционировaнием как политического механизма. Будучи членом партии, нужно выполнять определённые обязанности. А я просто физически некоторые вещи не могу выполнять в связи со своей профессиональной деятельностью, в связи с многочисленной семьёй. Вот сейчас я месяц был на гастролях в Японии. Если бы я был членом партии, тогда бы я во время своего отсутствия мучился ещё большими угрызениями совести из-за того, что на месяц выпал из партийной работы.
— Сергей Анатольевич, далеко не все Вас пока правильно поняли. Ваши бывшие друзья и поклонники упрекают Вас за то, что вы связались с радикалами со скандальной репутацией. Вас это не смущает?
— Это меня не только не смущает, но и очень радует… Вот вы говорите «радикалы». Но ведь человек, который выражает собственное мнение, не может не быть радикалом. Иначе его мнение cтaновится усреднённым, серым, как и псевдоидеология. Если человек имеет свои убеждения и способен их отстаивать, он автоматически становится радикалом.
Соучастие в судьбе государства сейчас становится наиболее актуальной вещью. Если мы не будем соучаствовать в судьбе государства, тупость будет длиться бесконечно. Сейчас нужны люди с выстраданной системой взглядов, готовые выдержать нападки, пойти на риск ради своих взглядов и идей и, в итоге, добиться их практической реализации.
— Сергей Анатольевич, партия — это определённая программа, определённые принципы. Какие принципы НБП Вам наиболее близки?
— Прежде всего, понятие государства само по себе. То, что сегодня называют государством — на самом деле государством не является. В основе государства (тем более, если оно многонациональное) должны в первую очередь лежать принципы национальной политики. И поэтому очень важно, что в название партии введено слово «национал». Это не «наци», как многие почти автоматически трактуют. Для них национализм и нацизм практически одно и то же, что является грубейшей и тупейшей ошибкой. Козлы! Нацизм и национализм — разные вещи.
Наша страна многонациональна. И поэтому, чтобы не возникало национальной розни, чтобы государство было целостным, должен быть решён национальный вопрос. Сейчас он не решён никоим образом. Я иногда с ужасом представляю, что я мог бы быть одним из тех русских, которые живут в Риге (моя мать в своё время хотела переехать туда; ей очень нравилась Рига), которые отрезаны от метрополии и которые брошены российским правительством на произвoл судьбы.
Решение национального вопроса, как я думаю, заключается в его снятии. НБП берётся разрешить национальный вопрос. Сейчас поднимается тупейшая и вульгарнейшая критика в адрес НБП: если «национальная», значит, евреев в лагеря, народы — туда, народы — сюда… Эта точка зрения высокомерна до омерзения. Она предполагает, что Дугин, Лимонов и другие люди из НБП — идиоты, которые будут действовать в соответствии с каким-то сценарием, реализованным в 20-30-е годы. Но это же абсурд!
Потом: только НБП предлагает комплекс идей, который может стать настоящей государственной идеологией. И это очень важно. Ибо гoсударство без идеологии немыслимо. Государство — это уже идеология. Надо тогда либо вообще отказаться от идеи государства и раствориться во всемирной истории, бросить все претензии на исключительность и стать сырьевым придатком Америки, либо, если мы признаём значимость государства, если мы признаём его самоценность, мы уже должны исходить из этого и разрабатывать принципы и идеологию государства, начиная с его метафизики. Противно слушать высказывания типа: «Опять идеология, мы это уже слышали, но что это дало? Потеряли 70 лет…»
— Сергей Анатольевич, давайте всё-таки не будем закрывать глаза на тот факт, что в журнале Дугина «Элементы» в позитивном ключе идёт обсуждение истории режима Бенито Муссолини в Италии, деятельности СС и т. д.
— Дело в том, что без беспристрастного исследования этих проблем нельзя понять очень многие вещи. Действительно, в журнале «Элементы» глубоко исследуется философский аспект фашизма, что чрезвычайно важно. Давайте не будем забывать, что существует фашизм как идеологическая система и существует фашизм практический. Не зря же фашисты расстреливали и репрессировали тех людей, которых в своё время считали идеологами и превозносили. Освальд Шпенглер, например, попал в опалу. Эрнст Юнгер — тоже. Это произошло потому, что, когда фашизм становится системой социального воздействия, всё зависит от конкретных людей, которые его представляют.
Если бы во главе Германии стояли не Гитлер и Геринг, ещё неизвестно, как бы повернулась человеческая история, неизвестно, как бы функционировал фашизм. Может быть, люди видели бы в фашизме самое великое благо для человечества, может быть, они бы считали, что фашизм являет собой тип самой грамотной и миролюбивой политики.
Нельзя считать идеологов фашизма круглыми идиотами. Среди них были достаточно крупные учёные. Мартин Хайдеггер, например, книги которого сейчас в Роcсии прекрасно издаются и успешно продаются. И нельзя говорить, что принятие Хайдеггером фашизма было случайной ошибкой. Это не так. Люди, которые утверждают это, исходят из абсурдной мудацкой предпосылки, что сами они поумнее Хайдеггера. Мудаки, блядь!
Всё, что связано с фашизмом, должно быть предметом беспристрастного исследования. Всё абсолютно! Другое дело, что надо абстрагироваться от того, как функционировал фашизм в социальном и политическом отношении. Надо понять идеи фашизма. Пережить их. Надо подумать над тем, почему он развивался так, а не иначе. Это же можно сказать и о коммунизме.
— И как Вы понимаете идеи фашизма, которые предлагаете пережить?
— Фашизм — это, в первую очередь, романтическое движение. Читайте Поля Серана! Это архиважно! Фашизм был романтической реакцией на капитализм и ужасы войны. Но всё идеальное имеет в себе тенденцию к вырождению в ходе ложной эволюции. И фашизм в своём социально-бытовом воплощении превратился в то, с чем боролся вначале.
Есть китайская легенда о юном герое, убившем змея, который для людей был воплощением зла. Но, победив змея, юноша вскоре сам превратился в змея. Перед смертью змей сказал ему: «Не думай, что ты убил зло. Убить можно носителей зла, а само зло неистребимо». Пардон за банальность. Так вот: юноша превратился в змея. Но из этого нельзя заключать, что борьба со злом — это зло. Это законы природы и времени. Время неумолимо…
Кстати, о чём мы, бля, говорим? Какой на х… фашизм? Почему Вы меня о нём всё время спрашиваете? Неужели Вы всерьёз восприняли бредовые статьи интеллигентских придурков и педерастических онанистов, которые причислили НБП к фашистам? Какая тупость и узость взглядов! Никакой методологии…
Национал-большевизм — это подвижничество. Он имеет свои собственные традиции. Не надо забывать, что лидеры национал-большевизма пали жертвами сталинского и гитлеровского режимов. Николай Устрялов погиб в ГУЛАГе, а Эрнст Никишсидел при Гитлере в концентрационном лагере. На надо путать жопу с пальцем!
— Сейчас вы предлагаете пережить не только идеи фашизма, но и коммунизма. А ведь ещё совсем недавно Вы подтачивали идейные основы коммунизма, высмеивая Ленина, называя его грибом.
— Мой первый опыт социальной жизни падает на конец 60-х — 70-е годы. В этот период социализм социализмом уже не являлся. Вместо социализма был выхолощенный, ханжеский, лицемерный аппарат подавления; подавления самого творческого, искреннего. Но идеи социализма такие, как социальная справедливость, равенство людей перед Богом, наивный романтизм — мне сейчас очень близки.
А что касается Ленина, то я всегда уважал героических личностей. Но только не надо делать из них монстров или дебилов. Они просто другие. В самом начале Перестройки я был одним из немногих нонконформистов, которые протестовали против уничтожения памятников Ленину и против разрушения Империи. Если внимательно посмотреть мою программу «Ленин — гриб», то можно увидеть, что это никакая ни ирония. Это правда! Правда — с точки зрения магического социализма. Кто знаком с оккультной тактикой коммунизма, воспринимает всё, как надо. И только законченные козлы и идиоты представляют себе Ленина, растущего под берёзкой. Магический, психоделический коммунизм имеет гигантскую культурную и историческую традицию. Достаточно вспомнить аббата Луи Констана, Лю Ру, Шарля Фурье, Сен-Симона, Теодора Ройсса… Это архиважно!
— Сергей Анатольевич, Ваши политические взгляды трудно рассматривать вне контекста того дела, которым Вы непосредственно занимаетесь. В Вашем творчестве просматриваются постмодернистские основы. Постмодернизм — это философия и метод, который заключается в нарезке определённых понятий или цитат, будь то в музыке, литературе или кинематографе. А в области идеологии Вы ратуете за цельность. Нет ли здесь противоречия: противоречия между Вашей творческой деятельностью и тем, что Вы декларируете в качестве политических взглядов?
— Мы сейчас живём в такое время, когда одним из важнейших моментов культуры и истории является информированность и система информации. И многие даже утверждают, что обладание информацией — это и есть власть. Огромный поток информации, который атакует современного человека, нельзя игнорировать.
Раньше информация была связана с очень узкими интересами и очень узкими вещами — более или менее одноплановыми. Современный человек стоит перед дилеммой: либо принимать всю информацию, либо принимать её, исходя из интуиции, жизненного опыта и, наконец, исходя из той идеологии, которой он придерживается. Если в человеке есть такой стержень, он может делать всё что угодно в любой области культуры, любой области искусства.
Постмодернизм — это одновременное сосуществование культур, порой взаимоисключающих друг друга, в единой системе координат. Но я никогда не был постмодернистом именно потому, что за внешними проявления постмодернизма — смешением стилей и т. д. — я сохранял внутреннее понимание смысла единой культуры. Я всегда сохранял внутренний духовный стрежень. Я и сейчас очень чётко осознаю идеи, которые считаю очень важными, и которые являются, если хотите, экзистенциальными. Поэтому я могу совершенно спокойно делать всё что угодно. Но всё это предмет для длительного и отдельного разговора.
— Тогда давайте опять переведём разговор в политическое русло. Программа нацистов была цельной. Программа большевиков — тоже. Но в программе современного национал-большевизма нельзя не отметить постмодернистской игры. Чего стоят все эти попытки совместить противоположные идеологии и политические традиции! Например, в одном номере газеты «Лимонка» мы можем прочесть статью о «Красных бригадах», очерк о бароне Унгерне — в другом. Совместимо ли это несовместимое?
— Здесь речь должна идти о прецеденте. НБП надо оценивать по другим критериям, чем те, по которым обычно оценивают политические партии. Сейчас можно печатать в газете всё что угодно. Но если мы посмотрим на это чуть позже — с определённой исторической дистанции — идеология НБП предстанет как нечто новое. Национал-большевизм несёт в себе новое ощущение. Я называю это свежим ощущением. Национал-большевизм — это свежий ветер. И если бы он был иным, он уже не был бы свежим. Он может пользоваться любыми культурами, главное — чтобы оставалось это ощущение свежести, ощущение нового стиля. А новый стиль складывается очень непросто. Это самое сложное из того, что только можно себе представить. Ибо стиль — это и есть сущность.
И чтобы он всегда оставался новым, надо свои идеи подвергать постоянной ревизии. Принципы консервативной революции как раз и отвечают этому требованию. Они заставляют держать себя всё время на острие событий. Любые идеи должны отвечать требованию времени. И если национал-большевизм, например, через 10 лет будет отстаивать то же самое, что и сегодня, тогда можно будет говорить, что он был верен только для относительно узкого временного пространства — нынешнего дня.
Вспомните Фиделя Кастро. Это один из тех людей, кого я очень любил и считал героическим человеком. Но сейчас это просто комическая фигура. Потому что его идеи несообразны времени, он стал анахронизмом. Но это только одна сторона. Ибо всё взаимосвязано и, простите за пошлый оборот, имеет две стороны. А с другой стороны, Фидель Кастро и сегодня остаётся героем потому, что он не отказался от своих убеждений, пронеся их через всю свою жизнь.
— В чём же конкретно свежесть национал-большевизма?
— В первую очередь в том, что это движение возглавляют профессиональные политики. Можно, конечно, ответить на это, что сейчас профессиональных политиков очень много, что люди, которые сейчас у власти, — это тоже профессиональные политики.
Но я профессиональными политиками называю людей, которые занимаются глубинными аспектами политической жизни, для которых бытовая сторона, решение простых политических вопросов, очень тесно связаны с осознанием глубинных механизмов, которые двигают историю и без которых совершенно невозможна реальная политика.
Профессиональный политик — это человек, в котором сосуществуют две важнейшие части: с одной стороны — собственно реальный политик, а с другой — человек, который прекрасно осознаёт механизмы идеологии, благодаря которым существует политика вообще.
Дугин и Лимонов — может быть, единственные люди, которые совмещают в себе эти стороны. Я не могу их назвать профессиональными политиками в бытовом смысле потому, что они пока не находятся у власти. Они имеют гораздо большее — метафизическое осознание смысла политики. И сейчас самое главное — чтобы такие люди, как Дугин и Лимонов, пришли к власти. Ибо тогда власть соединит в себе понимание хода исторического процесса со способностью решать вопросы реальной, бытовой политики.
Без философского осмысления принципов государственности, принципов истории и деятельности человека вообще политика становится бессмысленной, она становится кастрированной, она становится вообще никакой, она превращается в то, что сейчас называют политикой.
Вот я смотрю на тех людей, которые ныне находятся у власти — и у меня создаётся такое впечатление, что они сами не понимают того, что делают. Они не соотносят свои действия с прошлым. Они не видят их в перспективе будущего. Они живут только тем, что происходит сейчас. Надо, например, заключить договор или сделать так, чтобы горняки не бастовали. Это, конечно, всё нужные вещи. Но здесь нет основного измерения — осознания исторического смысла. Поэтому я говорю: такие люди, как Дугин и Лимонов, должны обязательно прийти к власти.
— Вы укоряете меня за то, что я свожу разговор к теме фашизма. Но, заявляя, что «НБП — свежий ветер!», Вы пользуетесь риторикой «практических фашистов». Ведь в 20-е годы именно они, а не высоколобые теоретики, говорили о себе как о «свежем ветре»…
— Да поймите же вы наконец, что НБП — это абсолютно новая идеология, религия, культура; это стремление правых быть левыми, а левых — правыми. Грубо говоря, в рамках национал-большевизма лишаются всякого смысла такие понятия, как «правые-левые», «верх-низ». Уничтожается всякий дуализм. Это архиважно! Это то, что Дугин называет «консервативной революцией».
— Когда государство было мощным и обладало идеологией, на Вас, как на творческого человека, это накладывало жёсткие рамки. Ныне, когда государство оставляет какую-то автономию для деятельности человека, Вы можете себе позволить ездить на гастроли и заниматься тем, чем Вы хотите. Не приносите ли Вы своё творчество в жертву тем идеологическим принципам, которые Вы сегодня провозглашаете и которые провозглашают национал-большевики? Не наступаете ли Вы на горло собственной песне?
— Свобода должна быть обязательно во имя чего-то. Не бывает абстрактной свободы. Да, я стал ездить на гастроли. Я могу делать ещё что-то. Но вслед за этим встаёт нормальный человеческий вопрос: а зачем всё это? Понимаете? Жизнь должна иметь какой-то смысл.
Смысл жизни — это вещь очень важная. Об этом не стоит говорить часто. Нужно раз и навсегда решить для себя какие-то вопросы и не говорить больше о них. Но сейчас, к сожалению, мы говорить об этом должны. Так как большинство людей то ли не понимает, то ли сознательно абстрагируется от этого вопроса.
Сейчас мы должны объективно рассмотреть все 70 лет Советской власти. Это задача очень и очень серьёзного исследования. Надо понять: что, действительно, было положительного в этом опыте, а что — отрицательного. Но нельзя отрицать всё! В действительности, в основе советского государства лежали достаточно грамотные и человечные идеи — настоящие идеи: идеи гуманности и социальной справедливости. И, на самом деле, они как нельзя лучше соответствовали той территории, что зовётся Россией. Ибо идея социальной справедливости — это самая главная идея в российской истории. И всегда она была ключевой. И всегда вокруг этой идеи вертелись все страсти. И поэтому — кто бы и как бы этого не хотел — капитализм в России невозможен.
Надо смотреть правде в глаза. Нельзя исходить из абстрактной теории. Надо смотреть на реально происходящие вещи. В России невозможна победа тех принципов, которые навязываются сейчас. Они противоестественны для России. Они невозможны здесь. Эти 70 лет, хотим этого или нет, сделали своё дело. Хорошо или плохо, но они сформировали сегодняшнего человека. И поэтому надо исходить из нужд сегодняшнего человека.
А пропагандировать какие-то абстрактные идеи — означает нелюбовь к этому человеку, отрицание его жизни и навязывание ему вещей, которые ему в принципе не нужны и которые ему чужды. Вот вы говорите — путешествовать. Конечно, когда вам открывают границы, вам обязательно нужно получить личный опыт. Вы начинаете многое понимать, когда соприкасаетесь с вещами, которые ещё не так давно вам казались отдалёнными. У каждого человека, особенно при наличии железного занавеса, в голове существует определённая мифология. Он живёт благодаря мифам, которые он сам строит и сам конструирует. Он создаёт для себя эти мифы и пытается потом проверить их. И я не знаю ни одного человека, для которого миф совпал с реальной действительностью. Запад меня лично разочаровал и заставил по-новому посмотреть на историю России. Путешествия по миру сделали меня русским патриотом.
— В своих выступлениях Вы не раз говорили, что для многих Ваших знакомых из творческой среды в своё время очень важен был образ врага, образ того, чему надо было противостоять и противопоставлять себя. Не является ли Ваш нынешний национал-большевизм желанием вызвать огонь на себя в попытке найти новый образ врага, новый образ того, чему надо противостоять, чтобы получить свежий творческий импульс?
— Это желание действительно есть. Но это не значит, что я постоянно ищу себе новых врагов. Ведь на самом-то деле ничего не изменилось. У власти находятся практически те же самые люди, что и раньше: бывшая партийная или комсомольская номенклатура. Она прекрасно чувствует себя в новой обстановке. Если бы это было не так, она бы первая должна была противостоять тому, что сегодня делается. Но эти люди прекрасно себя чувствуют. И поэтому мы можем констатировать, что в принципе ничего не изменилось. Система осталась той же. Психология людей во власти тоже осталась той же. Их образ действий остался тем же. Поэтому я специально не ищу себе врагов. Просто в принципе не изменилось ничего.
И я начинаю думать: кто же был моим врагом во время Советской власти? Во время Советской власти моим врагом была не её идеология. Я только сейчас это начинаю понимать… Не то, чтобы понимать… Я всегда это чувствовал. Просто сейчас решил себе в этом признаться. Врагом была не сама власть. Врагом была какая-то усреднённость. В основе же социализма, я повторяю, лежат очень близкие мне идеи. Например, у меня никогда не было стремления зарабатывать деньги ради денег. Для меня гораздо важнее было ощущение романтической духовности.
Для меня было очень важно обсуждать вопросы, связанные с жизнью Духа. И сейчас Дух находится в том же состоянии, что и 15-20 лет назад, а то и пребывает в ещё большем загоне. К нему теперь просто другой тип пренебрежения. Дух же — это единственное, что может существовать. И что имеет какой-то смысл. Всё остальное — это функционирование вокруг этого духовного стержня. Ведь российский человек видит в культуре что-то неземное, что-то возвышенное, что-то, что отличает его — носителя культуры — от всего другого.
Культ творческих людей в России отличается от того же культа в Америке или в Европе. На Западе к творческим людям относятся как к тем людям, кои, благодаря творчеству, сделали более или менее удачную карьеру. Но в России за культом творческих людей стоит некая метафизическая мистическая линия.
Творческий человек в России окутан некой мистической дымкой. Мы так воспитаны, и без этого уже никак невозможно. Гения мы воспринимаем как что-то неземное, что-то мистическое. В Америке, например, творческий человек — такой же, как все остальные, только он вот — композитор… И когда музыканты, которые ещё 10 лет назад думали, что они занимаются исключительным делом, вдруг скатываются до того, что за деньги готовы делать всё, что угодно — лишь бы прокормиться, этот ореол мистичности пропадает. Эти жернова многих сейчас перемалывают. Вот и с культурой происходит ныне что-то невообразимое.
Я никак не могу согласиться с этим… Я — категорический противник прагматизма. Поэтому всё, что связано с Америкой — это ужасно. Эта страна самодостаточная, она ничего не хочет знать о больной Европе или ещё более больной России. Но эта страна живёт за счёт высасывания на протяжении многих лет соков из всего мира, за счёт омерзительной прагматической политики, за счёт тотального эгоизма. И поэтому эта страна не интересуется не только тем, что происходит в России, но и индивидуальной жизнью своих граждан. Когда смотришь на этот прагматичный механизм со стороны, кажется, что это — цветущее общество, достигшее красоты, величия, гармонии. На самом деле, когда начинаешь осознавать его механизм, ты понимаешь, что это что-то очень уродливое. И это общество, несомненно, развалится, хотя оно как бы и обладает цельной идеологией. Достаточно одного человеческого позыва и человеческой идеи, чтобы всё это рухнуло. Общество должно держаться на естественных предпосылках.
— Сергей Анатольевич, многое из того, что Вы сейчас говорите, очень близко к идеям романтиков прошлого: Габриэле Д’Аннунцио, Юкио Мисимы. Но ведь бывало, что вслед за этими романтиками приходили более прагматичные люди, которые отправляли их в лагеря или, в лучшем случае, в почётные ссылки. Не исключено, что и Вы (так же, как Лимонов и Дугин), провозглашая романтические идеи, просто расчищаете путь людям с сугубо прагматическими задачами. Может быть, Вам не стоило бы столь широко заявлять о своей социализации? Может быть, Вам стоит сохранить творческую автономию и остаться тем, чем Вы были — просто художником?
— Что я могу сказать? Каждый человек сам себе выбирает судьбу. Я думаю, что появление романтиков и появление прагматиков — это вполне естественная, закономерная вещь. Я же не буду говорить, что это не так! Но посмотрите на вопрос с другой стороны. Что такое человеческая культура? Возьмите тех же средних людей —демократов. Чем для них является человеческая культура? Посмотрите на имена, которые становятся для них символами культуры. Как правило, это имена тех людей, которые были романтиками. Потому что, если бы они не были романтиками, они бы не стали частью культуры. Ибо её делают только романтики.
А человеческая история без культуры немыслима. Это единственное, что делает жизнь осмысленной: культура или рефлексии на культуру и т. д. Культура — это только и только романтизм в любой области человеческой деятельности: в писательстве, композиторстве, поэзии, живописи, философии и т. д. Всё это — только романтизм. Ведь что такое романтизм? Это бунт против существующего порядка и предложение тех ценностей, которые на сегодняшний день кажутся неприемлемыми.
В идеале романтики должны гибнуть. Но некоторые романтики становятся академиками. Это тоже нормально. Но они входят в историю культуры благодаря тому, что они делали, когда ещё были романтиками. Я прекрасно понимаю людей типа Поля Валери или Филиппо Томазо Маринетти, которые, будучи бунтарями и романтиками, становились потом академиками. Это вполне нормальный и закономерный процесс.
Существует определённая жизнь идей: идеи возникают, развиваются, затем усредняются и вульгаризируются. Любая идея, какой бы она дикой ни казалась на первый взгляд, рано или поздно может стать совершенно банальной и превратиться в достояние любого обывателя. Но первоначально дикую идею кто-то должен обязательно высказать. Иначе просто остановится поток культуры. В жизни ничего не будет происходить, и человечество просто вымрет. Потому что без культуры существование человечества немыслимо.
— Значит вырождение романтизма — процесс необратимый? И противостоять ему нельзя?
— Ну почему же нельзя? Можно. Здесь очень важен принцип перманентной революции. Перманентная революция — это постоянное обновление для людей, которые являются носителями революции. Это очень тяжёлое и трудное дело. Ибо оно означает постоянное внутреннее беспокойство. Это постоянный отказ от каких-то вещей, которые начинают стабилизироваться.
— Выходит, опять романтизм сводится к тому, что Альбер Камю назвал политическим нигилизмом: к революциям и репрессиям? Но ведь многие люди поплатятся за это жизнями…
— Не стоит понимать жизнь слишком приземлённо. Реальной жизнью была именно революция: люди любили, ненавидели, боролись за какие-то идеи, воплощали в жизнь идеалы. Это был вовсе не катаклизм. Это была нормальная жизнь. И поэтому критика революции — это критика нормальной жизни.
Если революцию обозначить как Бытие, всё последующее предстанет как Небытие. И критика революции — это критика Бытия с точки зрения Небытия. И сейчас — после длительного периода Небытия — только-только появляются первые зачатки реального Бытия. Его воплощением как раз и является Национал-большевистская партия.
*Национал-большевистская партия (НБП) — с 2007 года запрещена в России как экстремистская организация