В берлинской галерее Ballery открылась выставка Славы Могутина My Existence = My Resistance ("Mое Существование = Мое Сопротивление"), во времена карантина она работает по предварительной договоренности.
В России Ярослав Могутин известен как поэт и журналист, автор книг "Упражнения для языка" (1997), "Америка в моих штанах" (1999), "30 интервью (2001), "Термоядерный мускул" (2001), "Декларация независимости" (2004). Он был одним из первых политэмигрантов ельцинских времен. Из-за его публикаций в начале 90-х заводились уголовные дела по статьям "хулиганство с особым цинизмом" и "возбуждение межнациональной розни". Могутин эмигрировал в США, получил политическое убежище и занимается преимущественно фотографией. Выставки его работ прошли во многих странах, в том числе в России. В США вышли три альбома: Lost Boys (2006), NYC Go-Go (2008), Bros & Brosephines (2017).
Слава Могутин рассказал Радио Свобода о берлинской выставке, дружбе с Эдуардом Лимоновым и своих замыслах.
– На выставке работы разных лет, от автопортретов из Сан-Франциско в конце 90-х годов, до последнего проекта "Полароидная ярость". Это серия портретов и обнаженных моделей, документация прошедшего года, проведенного между Нью-Йорком, Лос-Анджелесом и Берлином. Открытие моей выставки было одним из последних публичных событий в Берлине до начала карантина.
– В России вас знают в первую очередь как поэта. Вы сейчас пишете только по-английски?
Лимонов для меня романтический герой. Я придумал название газеты "Лимонка"
– 20 лет назад я перестал заниматься русской журналистикой и перешел на английский. Но в последнее время стал снова писать стихи по-русски. Для меня поэзия – это упражнения для языка, так называлась моя первая книга стихов. Сейчас готовлю двуязычную книгу под названием "Молодость Сатаны".
– Сколько лет вы уже не были в России и почему не приезжаете?
– 15 лет. Последний раз я приезжал во время первого Московского биеннале с выставками в галерее "Риджина" и в Музее современного искусства. За последнее время у меня не было никаких проектов в России, я практически не писал по-русски, путешествовал по миру. Мне всегда интересней выставляться в новых местах, где я еще не бывал.
– В Берлине вас застигло известие о смерти Эдуарда Лимонова. В начале 90-х годов вы дружили, вместе издавали "Лимонку". Вы общались в последние годы?
я всегда в оппозиции власти и истеблишменту
– Лимонов для меня романтический герой. Я был очень вдохновлен его ранними книгами "Это я – Эдичка", "Подросток Савенко", "Дневник неудачника", книгой стихов "Русское". Я считаю его великим русским поэтом, а то, что он сделал за последние годы как политик, мне не очень интересно. Но я по-прежнему считаю его героем, поскольку граница между его творчеством и жизнью практически незаметна. Последний раз я общался с ним, когда ему исполнилось 70 лет, мы переписывались, у меня сохранились его письма.
– Верно ли, что вы придумали название Национал-большевистская партия?
– Нет, это была идея Лимонова. Но я придумал название газеты "Лимонка". Я никогда не был членом НБП, но был одним из основателей и первым редактором "Лимонки", а потом два года ее нью-йоркским корреспондентом. Многие мои тексты, которые были опубликованы в "Лимонке", позднее вошли в книгу "Америка в моих штанах". Что касается политических взглядов Лимонова, его национализм мне не совсем симпатичен, хотя я и считаю себя русским патриотом. Но тот факт, что он всегда находился в оппозиции режиму, для меня важен, потому что я тоже всегда в оппозиции власти и истеблишменту.
– Лимонов был одним из первых политзаключенных после прихода Путина к власти, но после аннексии Крыма стал поддерживать политику Кремля…
– Лимонова нельзя анализировать с позиции одного жанра, одного высказывания, одного поступка. Его героем был Мисима, который создал армию националистов и пытался совершить переворот. Лимонов всегда оставался революционером.
– В 90-е годы, когда Лимонов только вернулся в Россию, многие читатели его романа "Это я – Эдичка" предполагали, что он возглавит ЛГБТ-движение. Но он отказался переиздавать книгу и предпочитал не говорить на эти темы. Почему он сделал такой выбор?
В Америке я должен был начать свою жизнь и карьеру с нуля, это был процесс полного изобретения себя
– Я работал в издательстве "Глагол", писал предисловия к его первым книгам, опубликованным в России. Я сделал с Лимоновым несколько интервью, спрашивал напрямую, насколько автобиографичен этот роман. И Лимонов всегда избегал ответа. Спрашивал о его отношении к сексуальным меньшинствам, и он сказал, что удел меньшинств любого рода ему неинтересен. Ему хотелось стать частью популярной, массовой культуры, и ему это удалось. На протяжении 25 лет его жизни в России он всегда оставался в центре внимания, независимо от того, чем это внимание было обусловлено.
– Он выбрал путь в популярную культуру, а вы были и остались хулиганом. Ценности меньшинств для вас важнее, чем ценности масс?
– Именно поэтому я и уехал из России. Мне всегда была симпатична идея анонимности художника и писателя. В Америке я должен был начать свою жизнь и карьеру с нуля, это был процесс полного изобретения себя. В России помнят мои хулиганские публикации, но для меня то, что я сделал как художник за последние 25 лет, гораздо важнее. Я экспериментировал в разных жанрах, ездил по миру со своими выставками, видеоартом, инсталляциями, перформансами. Для меня это звенья одной цепи.
– С возрастом вы не становитесь более консервативным?
Все, что я делаю, – это попытка атаковать заскорузлые стереотипы, табу, моральные предрассудки
– Я никогда не поступался принципами, я консерватор в этом плане, потому что ощущаю себя тем же 16-летним подростком, который публиковал свои первые стихи. Я пытаюсь сохранить то же мироощущение, тот же подход. Мои работы – это социальный и политический комментарий с позиции меньшинств, аутсайдеров, людей, которых истеблишмент считает маргиналами. Все, что я делаю, – это попытка атаковать заскорузлые стереотипы, табу, моральные предрассудки.
– Нью-Йорк, в который вы приехали 25 лет назад, был совсем другим городом. Были живы старики из бит-поколения, процветал культурный андеграунд. А что сейчас?
Интернет превратился в черную дыру, которая засосала все самые интересные и радикальные явления
– Андеграунд в том смысле, в котором он существовал в середине 90-х, когда я приехал в Нью-Йорк, просто исчез, я даже не хочу сейчас употреблять это слово. Сейчас мы видим в социальных сетях попытки его гальванизации. Интернет оказал двоякий эффект на контркультуру, он превратился в черную дыру, которая засосала все самые интересные и радикальные явления. С одной стороны, это, конечно, объединяет людей в разных концах мира, с другой – дает негативный эффект. Инфраструктура в реальном мире перестала существовать, а сейчас гуманитарный кризис, вызванный глобальным вирусом, окончательно разрушает живые человеческие контакты, которые связывали людей в контркультуре. Все перешло в виртуальное состояние, где эти люди живут в полной социальной изоляции.
– Тем не менее, у вас популярный инстаграм. Вас не устраивает этот способ общения с аудиторией?
– Конечно, это хорошая платформа, особенно для молодых художников, у которых нет возможности доступа к галерейной структуре. Мои работы и книги существуют в реальном мире, не только в социальных сетях. Для меня инстаграм – это архив моих проектов. В то же время мне нравится эта попытка разрушить иерархии в художественном мире. Все больше молодых художников сейчас работают напрямую с аудиторией в обход устоявшихся структур власти и отжившей, коррумпированной системы современного художественного мира.
– Многие думают, что меньшинства взяли власть в культурном пространстве и диктуют свои правила, насаждая политкорректность. Действительно ли это так в Америке или это популярный миф?
негативный эффект политической корректности превышает позитивный эффект от того, что меньшинства дорвались до рычагов власти
– За последние годы меньшинства действительно получили доступ к рычагам власти и влияют на формирование общественных вкусов, морали, поведения. Это позитивный момент. А вот политическая корректность – это цензура, которая существует и на общественном уровне, и на уровне личном. Сейчас все больше художников, писателей, представителей поп-культуры ориентируются на политическую корректность как главный эталон того, что они делают. Все должно проходить через фильтры, цензуру новых политкорректных установок, которые были задолго до того, как меньшинства получили такое культурное и политическое влияние. Политкорректность возникла во времена Рейгана, когда политическая и культурная обстановка в Америке была очень консервативной. Это была необходимая контрреакция на реакционность властей. Но теперь негативный эффект политической корректности превышает позитивный эффект от того, что меньшинства дорвались до рычагов власти.
– А на вашей судьбе она как-то сказалась?
– Тот факт, что я снимался в порно, конечно, не помог моей карьере ни в художественном, ни в академическом плане. Многие мои ровесники сейчас преподают в престижных университетах и колледжах. Несмотря на то, что меня приглашали читать лекции, я не могу представить, что мне когда-нибудь предложат позицию преподавателя. Недавно мы с писателем Эдмундом Уайтом сделали видеопроект, в котором снимался русский порноактер Лев Иваньков. Я попросил Эдмунда, чтобы он спел песню Марлен Дитрих Falling in Love Again, купая Иванькова в своей ванной и облизывая его ноги. Иванькову было 18 лет, а Эдмунду 78, и тот факт, что разница в возрасте между актерами была 60 лет, многих шокировал. Я получил массу ненавистнических комментариев по этому поводу. Многие сочли, что я облил грязью замечательного писателя. В то же время Эдмунд, который написал книгу "Радости гей-секса", был в восторге от этого проекта, несмотря на то что он тоже, я думаю, получил очень много негативных откликов. По всем меркам это была провокационная акция, которая многих политически корректных гей-активистов привела в ужас. Эдмунд Уайт является почетным профессором в Принстоне, и его не могут уволить даже из-за этого видео. Я думаю, что он от этого получил кайф.
– В 90-е годы, когда вы публиковали статьи в газете "Новый взгляд", вы получали много угроз и оскорблений и при этом столько же писем от поклонников. Все это продолжается?
В этом моя задача – изменить сознание людей и их взгляд на вещи, которые многие считают непристойными, оскорбительными, маргинальными
– Да, много фан-мейлов и много хейт-мейлов. Но кому интересны восторги и похвала? Любая критика для творческого человека очень важна, через нее можно получить более объективную реакцию. Провокация является неотъемлемой частью моего творчества. В этом моя задача – разрушить создавшиеся табу и стереотипы, изменить сознание людей и их взгляд на вещи, которые многие считают непристойными, оскорбительными, маргинальными. И эта моя позиция не изменилась за последние 25 лет, и по-прежнему все, что я делаю, идет вопреки мейнстриму. У меня всегда была тяга к людям, которые существовали за пределами устоявшихся моральных норм, таким людям, как Аллен Гинзберг или Дженезис Пи-Орридж, который был моим другом и недавно ушел из жизни. Мне повезло: я приехал в Нью-Йорк в то время, когда он был еще богемным городом, где можно было существовать за пределами устоявшейся системы материальных ценностей, капитализма, который сейчас практически задушил и гей-культуру, и контркультуру в целом.
– Куда же делась нью-йоркская богема?
– Интернет и социальные сети стали той черной дырой, которая засосала всех самых интересных персонажей богемы, андеграунда – людей типа Денниса Купера, одного из самых радикальных писателей в Америке, который стал блогером, превратился из контркультурного героя в героя социальных сетей. То же самое произошло с гей-культурой и той структурой, которая существовала в то время, когда я приехал в Нью-Йорк, где были независимые кинотеатры, клубы, бары. Я наблюдал, как Нью-Йорк превращается из богемного места в придаток Уолл-стрит, в остров для очень богатых капиталистов. Здесь совершенно не осталось места ни для чего андеграундного или контркультурного.
– Тем не менее, в отличие от Денниса Купера, который давно живет в Париже, и в отличие от многих ваших друзей, которые перебрались в Европу, вы все-таки остаетесь в Нью-Йорке.
– Я по-прежнему люблю Нью-Йорк, здесь нет такой кастовой системы, которая существует в Париже или Лондоне. В последнее время Берлин стал контркультурным и андеграундным центром, которым Нью-Йорк был в то время, когда я сюда переехал. У меня гораздо больше знакомых и друзей, которые переехали в Берлин, чем тех, что остались в Нью-Йорке.
– Берлин тоже меняется в эту сторону, жизнь упорядочивается и становится дороже.
Я наблюдал, как Нью-Йорк превращается из богемного места в придаток Уолл-стрит, в остров для очень богатых капиталистов
– Моя работа как фотографа – документация маргиналов и людей контркультуры, которые по-прежнему существуют, хотя их становится все меньше. В Берлине существует новое движение, отрицающее устоявшуюся систему клубной культуры, ночной жизни, которая абсолютно коммерциализирована. Молодежь собирается на дневные рейвы в открытых местах, где не нужно платить ни за алкоголь, ни за наркотики, они все это приносят с собой, приносят динамики, играют свою музыку.
– Когда вы приезжаете в Берлин, вы не стоите в очереди в "Бергахайн" и клубы такого рода?
– Мне неинтересно само понятие ночной жизни как массовой индустрии. Я не хочу поддерживать эту теневую экономику, которая ничего не дает ни культуре, ни обществу. Гораздо интереснее, когда люди собираются за пределами этих всех теневых заведений, создают что-то органичное, новое, вопреки устоявшейся системе.
– В Россию не собираетесь приехать?
– Собираюсь по личным причинам, я не видел своих родителей 15 лет. И веду переговоры о выставке с галереей "Риджина", сейчас она называется Ovcharenko. Как журналиста и поэта меня по-прежнему в России помнят, но как художника знают очень мало.
– На такие выставки порой врываются казаки или православные активисты, обливают фотографии мочой или срывают со стен. Вы готовы к такому исходу?
– Такие вещи происходят и в Америке. Здесь серьезная волна национализма, шовинизма, ксенофобии и гомофобии, которая фактически поощряется правительством Трампа. Но для меня такая реакция – часть моего творчества. На мои выставки тоже нападали вандалы и воровали работы. У Андреса Серрано в Швеции была выставка, которую разгромили неонацисты. Так что это может произойти не только в России. И такую реакцию я бы расценил как комплимент. Это лучшая реакция.
Из книги Ярослава Могутина "Молодость Сатаны":
< Берлин '18 >
Липовый цвет отцветает
Роза Люксембург умирает в канаве
Рычит и рыдает
Как принцесса Динамо при
последнем угаре
ударе
Динамит вас пробьет
Паразит не пройдет
Зуб за зoб
Глаз за гвоздь
Кровавое копыто
Корявое корыто
Кровь за кровь
Кость за кость
Нос под хвост
Смерть в залог
И весь позор среди дубов
И вся любовь среди берез
Берлин, 12 июня 2018