Мы публикуем мнение политолога Александра Дугина о деятельности Владислава Суркова и о системе, им созданной.

Good bye, golden boy. Первые мысли об уходе Суркова

Уход Суркова означает конец той политической системы, которая существовала в России 12 лет, с момента прихода Путина и накануне этого прихода.

Сам Путин, каким он явился в истории, к Суркову лично отношения не имел и ничем ему обязан не был. Путин был членом команды Ельцина и окружавших его олигархов, среди которых Сурков занимал второстепенное положение – ловкого менеджера, не более того. Будучи подручным Волошина, Сурков занимался в Администрации Президента кураторством Думы – как и ранее, когда он работал на «Менатепе» или «Альфа-группе», обеспечивая олигархическим группам депутатскую поддержку.
Рост влияния Суркова пришелся на путинский период и неуклонно возрастал вплоть до 2011 года. В России в 2000-е годы Сурков практически единолично курировал следующие направления:

1. Идеологию (как власти, так и оппозиции, включая разнообразный веер симуляций-однодневок, открываемых и закрываемых Кремлем на всех этапах многократно).

2. Политику (устанавливая, что является мэйнстримом, а что маргиналитетом, вплоть до того, какие партии проходят, какие не проходят, а какие вообще не доходят до выборов, и кто какой процент голосов получает).

3. Информационное поле (определяя всю структуру политического вещания основных национальных СМИ, за которыми жестко следовали СМИ региональные).

4. Общество и культуру (в смысле вывода на авансцену или, напротив, сдерживания и дискредитации тех фигур, которые были призваны представлять – или не представлять – «российское общество» – для этой цели Сурков создал и курировал Общественную палату).

При этом именно он и только он во всем российском политическом истэблишменте понимал, как вся эта модель функционирует, как она управляется, и какой индекс приписан каждому мало-мальски известному политическому, идеологическому, общественному или культурному деятелю. Это была функция не просто кукловода, но демиурга. Сурков создал российскую политическую систему 2000-х годов, и он ей практически единолично суверенно правил. Он всецело контролировал то, что философы называют «дискурсом», то есть структурой и алгоритмом всего спектра допустимых политических высказываний, которые по воле Суркова попадали в ту или иную категорию – приемлемых, ограниченных, маргинальных или запрещенных. Эти градации устанавливал и обосновывал тоже он сам – с опорой на свои индивидуальные предпочтения.

При этом он делал это не от своего имени (у него не было и нет для этого ни имени, ни позиции), но от лица высшей власти, то есть от лица Путина и воплощенного в нем политического устройства России. Он идеально угадал специфику российской политической психологии: массы примут все, что угодно, но только «от лица царя». Но как соотнести этот народный монархизм, авторитаризм снизу, с формальными нормативами демократии? Эту дилемму мог решить только Сурков — и он ее решил.

На практике он обеспечил Путину власть на три срока (включая сдерживание Медведева) и возврат в марте 2012 еще на 12 лет. Вот и ответ на загадку: почему Путин его терпел столько времени и позволял ему делать в российской политике и идеологии практически все, что захочется. Он был полезен, эффективен, технологичен. Как? Какой ценой? Какими методами? И куда он гнул? — все это было второстепенно и несущественно. Главное — «это работало». Прагматичный Путин ставил задачи и получил результат. Все остальное не имело значения. Прямые оппоненты Путина убирались и репрессировались, внутренняя фронда распылялась, конкуренты и возможные альтернативы зачищались и дискредитировались, будучи отправлены в небытие или на периферию. Все работало как часы. Неудивительно, что любой голос, раздававшийся против Суркова от лица сторонников Путина, игнорировался – тем более, если Суркова критиковала оппозиция.

В такой ситуации любой проект, отправляемый Путину, если он касался одной из четырех выше обозначенных позиций, либо попадал Суркову, либо летел в корзину для мусора.

Объем власти Суркова был грандиозен. Он монопольно контролировал весь «софт», всё программное обеспечение российской политико-идеологической, информационной и социо-культурной жизни. От него зависело, кто находится внутри системы, а кто вне ее, кому дают слово, а кого его лишают. Он по своей прихоти превращал в маргиналов одних, и давал доступ к большой политике другим. Он ставил рамки патриотам и либералам, общественным деятелям и работникам искусства, журналистам и экспертам, на практике показывая, что, когда и как каждый должен делать. По сути, именно он устанавливал правила игры и жестоко карал тех, кто отказывался по ним играть.

Больше всего он любил стратегию микса, в духе парадоксальных сочетаний: либералов-западников он старался перековать в державников, олигархов – в социалистов, маргиналов – в уважаемых выразителей мэйнстримной позиции, патриотов – в демократов… Но только так, чтобы старая идентичность была подорвана, а новая не укоренилась. Сурков – воплощение меркуриального типа (по Ю. Слезкину), протей, вдохновляющийся игрой противоречий, метаморфоз, трансгрессий – вплоть до мимикрии, предательств и морального падения. Когда какой-то визави Суркова сдавался под напором угроз и посулов, это доставляло ему наслаждение. «Нет не продающихся людей», – был убежден он, – «вопрос только в цене и в компетентности рекламного агента». Те, кто не поддавались на эту стратегию, платили большую цену.

Постепенно Сурков полностью централизировал (в своих руках) процесс управления политическими процессами – никто не мог безнаказанно и по собственной воле поддерживать материально какую-то политическую силу, если это не было санкционировано политическим управлением Администрации Президента. Тот, кто с этим был не согласен, мог почувствовать на себе, чего такое неповиновение стоит. Пример Ходорковского красноречив. Конечно, посадка Ходорковского – не инициатива Суркова, но она продемонстрировала, что бывает с теми, кто игнорирует кремлевские правила. А правила эти разработал Сурков. Говорят, Ходорковский до последнего был уверен, что «свой человек в Кремле» не даст его в обиду. У Ходорковского были неверные представления о том, что такое «свой».

Была ли у Суркова альтернатива в российской политической жизни предшествующего 12-летнего цикла? Была. Но только одна – Лондон, то есть Березовский и ЦРУ. Тот, кто не хотел играть по правилам Кремля, был обречен на то, чтобы ехать к Борису Абрамовичу Березовскому. По этому маршруту прошлись многие российские политики – и не только либералы, но и коммунисты, патриоты и националисты. И кое-кто не по одному разу.

Так сложилась модель двух окон: деньги на политику можно было получить только либо у Владислава Юрьевича, либо у Бориса Абрамовича. Формально, подо что именно – не имело значения: и тот, и другой финансировали как либеральные, так и националистические или левацкие проекты. Но оба требовали подчинения и координации, признания правил и соблюдения границ. При этом Сурков защищал путинскую систему, а Березовский ее валил.

Как Сурков смог достичь такого объема единоличной власти? Только в силу того, что Путин качественно и принципиально недооценивает сферу внутренней политики, идеологии, информационного поля, культуры и общества. Путина интересует внешняя политика, большая экономика и энергетический сектор, а также размещение лояльных и проверенных людей на руководящих постах в сфере «реального управления». На эту область Сурков большого влияния не имел, и тут его голос был скорее совещательным. Своей команды у него не было (кроме технических менеджеров), на ключевые посты страны лояльных ему людей он не продвигал, в системе «большого распределения» участвовал весьма незначительно, по остаточному принципу. Министерства отрасли, важнейшие посты, одним словом, «хардвэр» российской государственности был вне его контроля. Но вот «софтвэр»… Это было предоставлено в его ведение.

Область идей, в том числе политических, Путин, видимо, считает чем-то второстепенным и несущественным; здесь он озабочен только одним – чтобы все было «гладко». Сурков это обеспечивал или, по меньшей мере, создавал видимость, что «все гладко». Ценой за «гладкость» было создание такой политической и социально-идеологической системы, которая была понятна только одному человеку в стране – самому Владиславу Суркову. Все остальные знали только ее части. Могу предположить, что ее не понимает и сам Путин. То, что ее не понимает окружение Путина, это абсолютный факт.

И вот такой человек сегодня уходит со своего поста, то есть со своей ключевой позиции. Его новое назначение не имеет никакого веса. Модернизация – содержательная химера, как и все, к чему прикасается Сурков. Но разводки в области экономики, ГЛОНАССа и даже науки не имеют прямого отношения к управлению ключевыми политико-идеологическими и культурно-социальными трендами в жизни страны. Суркова, как функции, как ключевого игрока, как главного менеджера политико-идеологической сферы, больше нет. Всё.

Это переворот, конец цикла и настоящая революция. Мы уже сегодня живем в новой России. Это постсурковская Россия. Её параметры пока не определены, не очевидны. Многое будет отныне зависеть не просто от того, кто придет ему на смену (мы знаем, что это Володин, но занятие поста Суркова еще никак не гарантирует способности выполнять функции Суркова – за это еще предстоит биться, и далеко не гарантированно, что нечто подобное вообще получится), может быть, после Суркова аналогичной функции в российской политике вообще не будет существовать, а соответствующий пост приобретет совершенно иное значение или не приобретет вообще никакого.

Все четыре зоны, которые курировал Сурков и которые он организовал и систематизировал в соответствии со своими индивидуальными представлениями, задачами и способностями, отныне остаются почти вакантными. Но на старте перед началом их стремительной и неизбежной эволюции, мы можем описать их как продукты сурковской демиургии, подлежащие трансформации и, скорее всего, распаду. От этих начальных условий, конечно, будет зависеть многое в будущем. Надо понимать, что мы начинаем не с чистого, а с грязного листа. Над этими пятнами Роршаха Сурков как следует потрудился.

Итак, что оставил после себя Сурков в России?

Идеология

Сурков оформил свое понимание идеологии в концепте «суверенной демократии». Содержательно это означает: авторитарное правление (в целях соблюдения национальных интересов – главный из них суверенитет), замаскированное под формальную демократию. То есть диктатура, задрапированная демократическими процедурами, где основные процессы жестко управляются из центра. Павловский, другой пиарщик, которым до определенного времени Сурков прикрывался, называл это «управляемой демократией».

При этом идеологической доминантой тут является либерализм в экономике, сохранение ключевых позиций за крупным частным бизнесом. Но либерализм заканчивается там, где начинается зона национальных интересов и авторитарная модель правления. При этом Сурков категорически не принимал социализма или национализма, будучи убежденным модернистом, западником и апологетом буржуазных ценностей. В этой формуле наличествует патриотизм и либерализм, жестко притянутые друг к другу, вопреки глубинным противоречиям в идеологических установках, а все то, что выходит за рамки этого «кентавра» – например, нелиберальный патриотизм, социальная политика или собственно либеральная демократия (западного образца) – жестко отсекается.

Отсюда все основные черты путинской идеологической модели: все содержательные и последовательные патриотические, консервативные или социалистические движения, организации и идеологии маргинализируются по причине их противоречия либерализму. Но либерализм и демократия, в свою очередь, ограничиваются там, где идут вразрез с интересами властной группировки или управляются со стороны Запада.

Таким образом, приемлемыми оказываются невнятные полулиберальные-полугосударственнические трюизмы таких деятелей как Валерий Фадеев, Иосиф Дискин или (ранее) Глеб Павловский, а любой последовательный дискурс – будь то социалистический, коммунистический, патриотический, консервативный, клерикальный, имперский, равно как и либеральный и демократический, становятся маргинальными. То есть, по сути, идеология Суркова ставила за пределы приемлимого дискурса практически все более или менее внятные и содержательные идеологические формы – правые, левые, патриотические, либеральные или демократические. Не было места ни одной из классических идеологий ХХ века (ни первой – либерализм, ни второй – коммунизм / социализм, ни третьей – национализм), но и никакого оригинального синтеза или новой модели предложено не было. Приемлемым и допустимым признавалось только невразумительное бормотание, построенное по логике «капитан очевидность». То, над чем смеются в случае политических речей Путина и Медведева, — в значительной мере результат сурковской идеологии, которая сводила приемлемый политкорректный дискурс к минимуму или к набору технических банальностей и очевидностей на уровне здравого смысла.

Надо заметить, что ни одна из идеологий не строится на основании «здравого смысла», апелляции к которому суть не что иное, как пропагандистский прием, рекламный трюк. Идеология и наука оперируют не с тем, что лежит на поверхности, а с тем, что лежит в глубине.

Удержаться на такой узкой идеологической базе, построенной, кроме всего прочего, на сочетании не сочетаемых вещей, было чрезвычайно трудно: но Суркову это удавалось в течение очень длительного времени. Он во время своего суверенного правления устроил настоящую идеологическую центрифугу, разметавшую по периферии практически все сколь угодно стройные идеологические дискурсы. Сурков правил с опорой на коаны, апории, парадоксальные сочетания не сочетаемого, в которых одна половина логически противоречила другой, отменяя ее. Суверенная демократия, нелиберальный капитализм, свобода и справедливость, управляемый хаос – излюбленные сочетания Суркова строятся по принципу совпадения противоположностей (coincidentia oppositorum). Это придавало его идеологическому стилю галлюцинаторный, психоделический эффект, заставлявший аналитиков строить (чисто теоретические) гипотезы о его индивидуальных предпочтениях в выборе веселящих средств.

Этого больше не будет. Но это еще есть сегодня. Мы стартуем в новое идеологическое пространство, где границы мэйнстрима и зоны маргинальности, а также правила, пропорции, установки и критерии еще только предстоит определить. Сурков ушел, а созданная по его индивидуальному плану и в каком-то смысле по психоделическому произволу идеологическая модель еще в действии. Ненадолго. Что будет дальше? Вопрос открытый. Посмотрим. По крайней мере, его уход означает идеологическую амнистию и снятие моратория на борьбу идей. Даже если Путину это до сих пор безразлично, без Суркова он удержать всю идеологическую систему в состоянии полной бессмысленности, подлога и симулякра просто не сможет. Сурков – явление индивидуальное.

Политика

В политике Сурков предельно упростил политический пейзаж России. Вначале (2000-2004) он создал широкий спектр политических партий, большинство их которых опекались Администрацией Президента и были полностью подконтрольными ей. Против тех, которые финансировались Березовским или ЦРУ, он ввел жесткие карательные меры (юридического и экономического характера), а также прямые репрессии. Партийная область была набита к 2004 году полным набором симулякров, двойников и пустышек, создававших видимость плюрализма и «широкого спектра выбора». При этом преференции отдавались только «Единой России», на которую была сделана основная ставка и которая была целиком и полностью управляемой Сурковым практически единолично. Все остальные партии, включая пропутинские и прокремлевские, были поставлены в неравные условия и искусственно тормозились и заваливались.

После 2004 года партийная система была еще раз упрощена: небольшие партии были упразднены, требования к ним ужесточены, барьер прохождения в Госдуму повышен. «Единая Россия» вытеснила всех остальных и большинство партий закрылись. Исключения были сделаны только для КПРФ и ЛДПР. Кроме того, Кремль создал левоцентристский симулякр в лице «Справедливой России», но у Суркова к этому проекту было явное отвращение, и он при случае всегда это демонстрировал. При этом политические проекты, управляемые из-за рубежа, по-прежнему жестко репрессировались. Поэтому в Думу не попали ни «Яблоко», ни правые. Жесткий запрет был поставлен и националистическим партиям, и успех «Родины», созданной тем же Сурковым (при участии Марата Гельмана) из покорных или полупокорных националистов, только напугал его, и он поспешил партию расформировать. С тех пор отовсюду исчез до этого популярный Сергей Глазьев, нарушивший ряд договоров с Администрацией и стремительно улетевший за это в никуда.

При этом «Единая Россия», занимая все большее политическое пространство как на федеральном уровне, так и в регионах, практически строилась как чисто номинальное образование: никакой идеологии у этой структуры не было, и она носила чисто технический, инструментальный характер. В нее вступали чиновники и те, кто хотел продвинуться по службе. По сути, была создана оболочка без всякого содержания. Партия была в целом «за Путина», но дальше этого никаких расшифровок не следовало. Этого для политической программы было явно не достаточно, да и сама программа была здесь излишней — ведь её наличие заставило бы ее выполнять или, как минимум, следовать за определенной и конкретной линией. А это было бы сдерживающим фактором для политических манипуляций. Как парламент эпохи Суркова – «не место для дискуссий», так партия (по меньшей мере, основная) – «не место для политики».

Любые попытки наделить «Единую Россию» каким бы то ни было идеологическим содержанием, в корне пресекались или превращались в заведомый балаган. Партия росла, а ее политическое содержание таяло.

На выборах декабря 2011 года этот процесс достиг своей кульминации: бессмысленность такого партийного проекта дошла до критической точки.

Создание и роспуск партии «Родина», а также проекта «Правое дело» (которое исчезло еще до выборов, в отличие от «Родины», которая была распущена уже после них) – типичные образцы работы Суркова в партийной сфере. Рутинные эпизоды среди тысяч других, вполне аналогичных.

В духе Суркова была построена и модель тандема, которая чрезвычайно негативно повлияла на политический климат в России в последние годы. Задача была снова чисто технологической: Медведев (с показательной опорой на ультралибералов из ИНСОРа – Гонтмахер, Юргенс и т. д.) становился на 4 года либеральным фасадом России, что было призвано утихомирить Запад и внутреннюю проамериканскую оппозицию, ожидавших второго медведевского срока и повторения сценария по модели Горбачев-Ельцин. Ожидание того, что новый реформатор вероятно сам (как до него Горбачев и Ельцин) развалит Россию, после того, как Путин «уйдет в небытие», заставляло США отложить наиболее жесткие антироссийские сценарии на несколько лет. Этого и требовалось.

Но на самом деле, в сентябре 2011 стало ясно, что Путин, сделав ранее вид, что подумывает «об уходе на покой», возвращается, и все начинается снова. Технологически расчет был верный и, кстати, схема сработала. Но какой ценой? Ценой потери времени, смысла и ритма в осуществлении реальных политических процессов. Вместо политики – симулякр, разводка, интриги. Внешне все удалось, внутренне произошло, пожалуй, самое страшное: Путин упустил время, пренебрег поддержкой реального общества, промедлил с обозначением смысла своего возврата. И сегодня, когда он возвращается, он рискует быть отвергнутым не только либералами и западниками, но и широкими массами – в играх с Медведевым они перестали видеть в нем «своего».

Вся история с тандемом была в духе политических представлений Суркова. Но совсем не в духе российского общества. Сегодня это проявилось.

Основные направления в политике Суркова технически оправдались. Но постепенно накопились и теневые стороны. Все было чрезвычайно эффективно, но при этом совершенно бессмысленно. И бессмысленность, разрастаясь до гигантских пропорций, стала угрожающей.

Уходя, Сурков, нам оставляет после себя полностью опустошенный политический пейзаж. С бессмысленными партиями, бессмысленной Думой, бессмысленным тандемом, которого никак не спасает перемена мест работы теперь уже двух национальных лидеров.

Информационное поле

Сурков за годы суверенного управления страной наладил жесткий контроль над СМИ. Кого показывать, когда, в каком контексте и по сколько минут – все это решалось довольно подробно в одном единственном кабинете. Не получив отмашку оттуда, звонки, мольбы и угрозы от чиновников любого уровня руководителями федеральных СМИ просто игнорировались. При этом Сурков в равной мере давал наводящие указания как «Эху Москвы», так и газете «Завтра», не говоря уже о Первом, втором и остальных каналах, не брезгуя никаким сегментом, включая маргиналитет (блогосферу, социальные сети и т. д.). И снова здесь, как и в остальных областях, действовал принцип двух окон. Если СМИ хотело жить, то оно должно было получить ярлык на это у Суркова. А в добавок к этому некую общую разнарядку, включая стоп-лист, посекундную тарификацию, частоту появления главных общественных и политических деятелей и общий стиль освещения наиболее значимых событий. Если среди журналистов кто-то хотел проявить свое упрямство, то снова – путь вел только к Березовскому или в Госдеп США.

Ресурсы Кремля превышали ресурсы Березовского, и даже объемы финансирования развала России из Вашингтона, так как здесь в дело вступал репрессивный аппарат, применяющий санкции к тем, кто играл против Кремля. Но важно, что Сурков в работе со СМИ не ограничивался только репрессиями. Он широко использовал и принцип перекупки, а подчас и играл на тщеславии самовлюбленных журналистов, что действовало подчас чрезвычайно эффективно. При этом для либеральной западнической клиентуры, составляющей основу работников СМИ, Сурков был «своим»; продаваться такому было не столь унизительно, как какому-нибудь жесткому патриоту – выходцу из спецслужб.

Сурков создал для Путина модель управления информационным полем. Но только он знал, как это действует, что с чем связано, каковы приводные ремни и обкатанные за годы инструменты управления. Он знал, кто сколько стоит и кто чего боится, с кем и как надо разговаривать. Но главное: это умел делать только он.

Свободных и независимых СМИ вообще не бывает, это демагогия. Технолог Сурков это прекрасно понимает. Он сделал СМИ зависимыми от себя и своих представлений в идеологии и политике, а также от личных предпочтений. Конечно, все работало с помощью магии власти, именем Путина, но верховным жрецом культа правителя для российских СМИ был Сурков, который толковал жесты «царя» по-своему.

Есть подозрение, что с помощью СМИ Сурков не только транслировал массам установки власти, но и кодировал саму власть, формируя для них образ самой массы. Это был инструмент двухстороннего действия. Тем самым он получал возможность управлять самими правителями. Не от своего имени (конечно), а от лица «хорошо темперированного» общественного мнения.

Вот эта система потеряла сегодня ось, вокруг которой строилась. Только наивному наблюдателю со стороны кажется, что СМИ достаточно отдать приказ, пригрозить, отобрать лицензию или урезать финансирование, и как по взмаху волшебной палочки, они будут работать по заказу власти. Все намного сложнее. Сурков знал, как этим управлять – включая манию величия телезвезд и амбиции медиа-магнатов. Он строил свое управление на всем – на лести, угрозах, шантаже и экономическом интересе. И добивался своего. Теперь вся система остается бесхозной.

Общественная сфера

Сурков считал себя человеком «культурным». И это отличало его от большинства элиты – особенно элиты, пришедшей во власть вместе с Путиным. Поэтому он имел представление об обществе и свои взгляды на него. Это были довольно вульгарные представления – в духе социал-дарвинизма. Люди представлялись ему тщеславными, эгоистичными, беспринципными и продажными животными, ищущими наслаждений и ведомыми гордыней. Вполне в духе либеральной философии Гоббса или Спенсера. Такое общество Сурков и конституировал. Если что-то выпадало из этой картины, он это волюнтаристски сглаживал. Инструментами такого конструирования образа российского общества служили как подконтрольные Кремлю социологические службы – карманные ФОМ и ВЦИОМ, так и специально созданная Общественная Палата, состав которой Сурков подбирал лично. Да и придумал ее именно он, чтобы воплотить в ней свои наработки в этой сфере. Частично, ее состав определялся стремлением перевести часть правозащитников-либералов на баланс власти, чтобы релятивизировать их зависимость от ЦРУшных грантов и сгладить деструктивный характер их деятельности. Кстати, и это, как и остальные задумки Суркова, технически удалось. Но при этом Общественная Палата превратилась в очередной симулякр и территорию разводки – на сей раз «правозащитников».

Российское общество сегодня – это то общество, которое существует в представлении Суркова. Так как никто из окружения Путина большого внимания этой сфере не придает, у Суркова были развязаны в этом вопросе руки. То, каким является российское общество и, следовательно, какие его представители являются репрезентативными и заслуживающими присутствовать в Общественной Палате или мелькать на телевидении, решал единолично тот же самый Сурков. А всем остальным предлагалось с этим смириться. Павел «Снежок» Воля или Тина Канделаки, Федор Бондарчук или Максим Кононенко (Паркер) – это не люди, это артефакты Суркова, инкарнации его представлений о том, что такое «человек». Сантехник, токарь, прапорщик или филолог для него не существовали. «Вас много, а я один», — наверное, думал Сурков, вычеркивая из общества тех, кто не возбуждал в нем ни интереса, ни любопытства.

Интерент, блогосфера, молодежные движения – это Суркова интересовало. Поэтому на это он обращал внимание. Провинция, труд, пенсионеры, дети, ученые – всё это явно навевало тоску.

Сурков уходит, но общество, которое он придумал, остается. Ведь общество – это в первую очередь репрезентация.

Вакуум

После Суркова остается гигантский вакуум. Явно Путин не осознает, ни того, что царило в этой области раньше, ни того, что там будет происходить сейчас. Мир, который построил Сурков, принципиально упразднен. Но он пока еще стоит, и с ним какое-то время нам всем предстоит иметь дело.

К этому миру и к его создателю можно относиться по-разному. Конечно, при Ельцине в эпоху открытого всевластия либералов-западников (немцовых, касьяновых, рыжковых, хакамад и т. д.) этот мир был не лучше. Скорее всего, хуже. Но произвольность, поверхностность, скользкая пустота сурковской России, надо признать, всех фундаментально утомила. Сурков уходит вовремя, и даже, скорее всего, слишком поздно. И все равно, к его уходу ни Путин, ни те, кто придут на смену Суркову, явно не подготовились должным образом. Возможно, Сурков уходя, злорадно надеется, что теперь без него все разлетится вдребезги и «тогда-то все узнают». Сурков весьма амбициозный и жесткий человек, он вполне может думать именно так. Но это предположение.

В любом случае, отныне начинается новый этап. Суверенная демократия приказала долго жить. Скоро все поймут, что перед нами фантом, чья реальность более ничем не оплачивается, и никто больше на ней не настаивает. Следом начнут испаряться и партийные проекты, и «Единая Россия», и Общественная Палата, и система управления СМИ, и молодежные движения, наспех сколоченные Сурковым, и много что еще…

Следовательно, в сфере идеологии, политики, информации и культуры потребуются новые парадигмы, новые алгоритмы, новые модели, новые схемы, новые соответствия, новые системы управления, новые критерии, новые законы. Каким будет этот новый мир после ухода Суркова, едва ли можно предсказать. Чисто теоретически можно допустить конкуренцию как идей, так и партий, как информационных проектов, так и социально-культурных движений. Сурков обладал абсолютной монополией во всех этих сферах – принципиальных для значительной части элитных групп общества (за исключением области чистой наживы и чиновничьей карьеры). В зоне идей закипает не только прозападный либерализм Болотной площади, но и патриотизм, и национализм всех мастей. Сурков сдерживал и то, и то, теперь все неминуемо вырвется на поверхность. Едва ли «Единая Россия» в таких условиях сможет сохранить монополию на власть, продолжая и дальше существовать без идеологии, без смысла и целей, а следом, покатится и вся партийная система, которую придется радикальным образом менять. Сочетание жесткой политической цензуры с оскорбительным низкопробным развлекательством на ТВ вообще никого в обществе не удовлетворяет, и давно требует изменений. Да и само общество в культурной и социальной сферах накопило так много не только нерешенных, но даже не сформулированных толком, не поставленных вопросов, что начинает трещать по швам.

Что получится в результате, заранее сказать трудно, но сейчас всё и начнется. И зачем предсказывать: надо активно участвовать в строительстве новой реальности: каждый пусть скажет, что считает нужным. Теперь можно. Суркова больше нет.

И каков же в целом итог 12 летнего всевластия кремлевского кукловода-демиурга? Технически безупречно. Эта помесь византизма с постмодерном войдет в учебники наиболее успешных форм колоссального социального надувательства в исторических масштабах. Вместе с тем, это был триумф бессмыслицы, дурного вкуса и похабщины. Окажется ли эта теневая сторона сурковщины фатальной для страны и для Путина? Может и окажется. Как знать. А может как-то все и выправится. Но факт в том, что второго Суркова найти не удастся. В конце концов, это была лишь функция – пришедшаяся ко времени и к месту циничная и эффективная индивидуальность, точно соответствующая духу безвременья, компромисса, социального слабоумия и дерзкой (подчас вполне «державной», а значит, полезной) лжи.