Гражданин кантона Ури

Удивительно, но иногда даже в супермаркетах можно случайно найти штучный, эксклюзивный товар. Именно так в супермаркете посёлка Жуковка на Рублёвке весной 2000 года я совершенно случайно обнаружила самый экстравагантный кремлёвский экземпляр - заместителя главы администрации президента Владислава Юрьевича Суркова, покупавшего себе там сосиски.

Вернувшись после одной из поездок с Путиным, я прямо из аэропорта "Внуково-2", не заезжая домой, решила отправиться отсыпаться к своей подруге Маше Слоним в подмосковные Дубцы. По дороге, разумеется, закупив в Жуковке наш с ней любимый джентльменский набор - французский сливовый джем без сахара "St. Dalfour" на виноградном соке и обезжиренный творожок "Danone".

Дочитав до этого момента, не знакомая со мной аудитория, наверняка расколется на две половины: первая решит, что я - тайный рекламный агент обеих упомянутых фирм, а вторая - что я добровольный проповедник здорового образа жизни. Мой ответ сторонникам первой версии: "Нет!" - а сторонникам второй: "Ни за что!" Просто это очень вкусно, когда смешать. И уж по крайней мере, согласитесь, - куда вкуснее, чем сосиски.

* * *

По внешнему виду чиновника, с которым я столкнулась задом (буквально) у кассы, было сразу видно, что потчуют его в Кремле исключительно нездоровой пищей: тёмные круги под глазами, блёклый взгляд, ссутуленные плечи, слабенький, безвольный голос. И огромный телохранитель в придачу.

В моём взгляде было, видимо, столько невольного соболезнования, что Слава тут же принялся жаловаться:

- Дико устал... Голова раскалывается...

- Бедненький... - искренне пожалела его я. - А зачем же тебе телохранитель в супермаркете?! Гебя же, вроде бы, широкая публика вообще в лицо не знает... (В тот момент Сурков действительно еще был известен лишь отдельным ценителям кулуарного лоббистского искусства.)

- Ну были пару раз инциденты... - как-то застенчиво признался Слава.

- Что - убить пытались?! Серьёзно, что ли?! - с ребяческим восторгом переспросила я.

Слава смущённо, но явно утвердительно промолчал.

В эту минуту я обнаружила в себе крайне странное ощущение: физическую неловкость за то, что я, вот такая красивая и жизнерадостная, гордо возвышаюсь над практически умирающим кремлёвским заморышем. На детей президентского подземелья я явно производила просто-таки вызывающе витальное впечатление.

Мы, конечно же, и до этого виделись с Сурковым, - но только в стенах администрации. На фоне кремлёвского камуфляжа лично для меня он был вообще как-то незаметен как живой персонаж: сливался то с кабинетом, то с коридором, а то - и вообще с другими действующими лицами и исполнителями. Как сам он абсолютно точно себя классифицировал: "Я отношусь к тому редкому виду бактерий, которые гибнут на свету". В Жуковке же, будучи извлечённым на свет, Сурков, наконец, стал заметен, но производил примерно такое же душераздирающее впечатление, как Человек-невидимка в конце фильма, когда у него закончился эликсир.

* * *

Расставшись с унылым потребителем сосисок, я вдруг четко поняла, что Слава, как и 99% мужчин, просто-напросто болезненно озабочен состоянием собственного здоровья. Я тут же вспомнила, как впервые зашла в его кремлёвский кабинет: на письменном столе были разложены какие-то блестящие хромированные медицинские приборчики и зеркальца. Я, как сорока падкая до всего блестящего, с восторгом набросилась на все эти штучки, на их фоне даже не приметив самого хозяина кабинета.

Слава грустно объяснил:

- Это мне тут горло лечили... Времени нет к врачу сходить, поэтому пришлось прямо здесь, на рабочем месте...

И тут же, едва дав мне задать какие-то вопросы о политике, Сурков плавно перешёл к жалобам на своё повышенное давление.

- А ты чудовищным усилием воли снижать его не пробовал? - весело поинтересовалась я. - Я вот, например, умею по желанию понижать или повышать себе давление. Я так в школе уроки прогуливала: приходила к врачихе и внушала себе, что у меня низкое давление. Она мерила своей машинкой - и правда, низкое. И мне сразу - освобождение от уроков на две недели с диагнозом вегето-сосудистая дистония!

- Я так сразу и подумал, что ты - сумасшедшая, - с облегчением выдохнул Слава.

* * *

Вскоре, впрочем, мне представилась возможность узнать совершенно другого Суркова. Как-то раз мы пошли с ним поужинать, и, едва Слава почувствовал во мне доброжелательного собеседника, он просто на глазах преобразился в яркое, красивое и чрезвычайно избалованное существо.

Во-первых, к моему несказанному изумлению, обнаружилось, что в Кремле есть хотя бы один человек, читавший книги (под книгами я, разумеется, не имею в виду Пелевина). И уж по крайней мере, он - точно единственный кремлёвский обитатель, о котором можно с небрежностью бросить в разговоре, что "Улисс" - не последняя толстая книжка, которую он осилил в жизни.

Правда вот литературные вкусы заместителя главы кремлёвской администрации, на мой взгляд, оставляют желать лучшего. Своей любимой книгой Слава назвал "Бесы" Достоевского и даже признался, что коллекционирует разные издания этого произведения. Я отношусь к Достоевскому несколько более сентиментально, чем, скажем, Набоков, но вот по поводу "Бесов" я с последним как раз абсолютно согласна: безвкусное нагромождение ходульных образов, писанных оскорбительно-дурным, опереточным стилем.

Приятно, конечно, что одному из главных кремлёвских начальников пришлось по душе, как Достоевский развенчивает идею русских революционеров. Только вот, кажется, Сурков все-таки не вполне отдаёт себе отчёт, что если уж рассматривать это низкохудожественное произведение как социальную сатиру, то больше всего компашка мелких бесов Достоевского напоминает пародию на нынешний узкий круг кремлёвских "революционеров".

* * *

Но уж что стало для меня абсолютно фантастическим открытием - это радикальное отличие Суркова от чукчи. В том смысле, что Слава оказался не только читателем, но ещё и писателем. По его собственному признанию, в молодости он писал рассказы и даже всерьёз мечтал о писательской карьере.

- Почему же ты бросил, сумасшедший? Неужели возиться во всем этом политическом дерьме тебе приятней? - ужаснулась я.

- Честно говоря, у меня - высокие амбиции. А в какой-то момент я просто понял, что в литературе я - не гений, - спокойно ответил Слава. - И одновременно я оказался недостаточным графоманом, чтобы всю жизнь получать кайф от написания негениальных рассказов.

Как он признается, рассказы он писал "под Борхеса". Что, по моему глубокому убеждению, изначально было тупиком - Борхес ведь и сам честно признавался, что он "хороший читатель, а не писатель". В общем, чукча наоборот.

* * *

Недореализованность в литературе превратила Суркова в практикующего эстета в жизни. Начать с того, что при ближайшем рассмотрении он производит впечатление человека, который не понаслышке знает: покупать костюмы меньше, чем за пару тысяч баксов, - это просто mauvais ton.

Более того: он производит впечатление мужчины, который точно знает, что покупать костюмы вообще нельзя. Их нужно только шить. Мне доставила редкое эстетическое наслаждение его страстная лекция о том, как сложно выбирать из сорока пяти оттенков серого, когда тебе шьют одежду.

Жаль вот только, что его машину (вероятно, дорогую) я по достоинству оценить не смогла: я не только предельно холодна к этому предмету мужской роскоши, но, вдобавок, еще и абсолютная дальтоничка в смысле крутых моделей и тюнингов. Мне лишь бы красивенькая была - и ладно.

Как-то раз, во Флоренции, едва выйдя из галереи "Уффици" (из "офиса", в смысле), я не смогла удержаться, чтобы немедленно не позвонить Суркову и не съязвить:

- Слушай, Славка, я наконец-то поняла, на кого ты как две капли воды похож! Видел караваджиовского мальчика-Вакха? Вот! Типичный замглавы кремлёвской администрации! (Не путать с "Маленьким больным Вакхом" той же кисти из коллекции Виллы Боргезе: это - следующий этап.- Е. Т.)

Мы со Славой стали друг для друга взаимным культурным шоком. Например, он сразу запросто признался мне, что "очень" любит деньги.

- Понимаешь, у меня было бедное детство. У меня ничего этого не бьшо, мы с мамой ничего этого не могли себе позволить... - трогательно вспоминал он.

Я же в ответ открыла ему про себя другую страшную тайну:

- Я, конечно, довольно избалованна. Но если мне хватает денег ровно на то, чтобы поддерживать мой теперешний образ жизни, - то и слава Богу, больше не надо.

Суркова это признание не на шутку испугало.

- А сколько ж ты, извини, получаешь, если не секрет? - на всякий случай с опаской осведомился замглавы администрации.

Я честно назвала ему сумму.

- Ну-у... это - большие деньги... - неискренне прокомментировал главный кремлёвский лоббист.

- Нет, Славка, это - совсем маленькие деньги, - искренне поправила его я. - Но при моей патологической нелюбви продаваться мне этого пока хватает.

- А ты не любишь продаваться? - еще более поразился Сурков. - Ты хочешь сказать, что ни разу в жизни не писала статьи по заказу?

Получив отрицательный ответ, он, как-то совсем уж обескураженно, протянул:

- А-а, ну тогда все с тобой понятно...

* * *

Несмотря на то что в Славиной карьере любовь к литературе оказалась, в конце концов, побеждена в неравном бою второй его страстью - к деньгам, тем не менее, в его политических взглядах всё-таки тоже нет-нет да и проскальзывало некое эстетство.

Как-то раз, говоря о варварском стиле накопления капитала в нашей стране в последние десять лет, мы с ним сошлись на том, что прогресс, даже политический, всё-таки всегда идет по направлению отчуждения от средств производства. Даже если этим средством производства является автомат Калашникова. В том смысле, что, по циничной логике развития государства, первоначальный наёмный убийца был менее цивилизован, чем тот, кто уже не сам убивает, а только заказывает. Примерно так же, как тот, кто ел руками, стоял на более низкой ступени цивилизации, чем тот, кто сумел отдалиться от куска мяса с помощью вилки и ножа.

- А уж когда олигархи вообще договорились не пытаться убить друг друга, - можно считать, что они вообще уже даже и чистой салфеткой за столом стали пользоваться, -развил мысль Слава.

В чистой теории в наших с ним разговорах он категорически отрицал любые формы тирании и насилия - с эстетической, разумеется, точки зрения:

- Это же примитивно! Это для тупых и ленивых: взять и силой заставить кого-то что-то сделать. Любой качественный процесс по определению должен быть сложным. Процесс долгого, мучительного согласования гораздо более сложен, но и гораздо более красив, чем диктатура!

С теорией Суркова насчет того, почему Россия патологически склонна к диктатуре, тоже трудно было не согласиться:

- Это прямое следствие интеллектуальной лени и отупения, которое не позволяет оценить красоту сложных решений...

* * *

Однако как только теоретические убеждения хоть как-то мешали его лоббисткой работе, все эстетство мгновенно улетучивалось как дым.

К примеру, журналистику как часть "сложного красивого политического процесса" Сурков вообще всегда ненавидел как класс:

- Вы все - просто профессиональные провокаторы, которых нужно изолировать как можно дальше от того места, где принимаются решения! Ты же сама прекрасно понимаешь... - доверительно сообщал мне мой приятель.

Кстати, возможность покупать журналистов или депутатов за деньги (что тоже по определению является гораздо более примитивным процессом, чем убеждение) тоже как-то совершенно никогда не оскорбляла Славиных эстетических чувств.

Так что, если оставить в стороне флёр рафинированности, по части практического цинизма Слава - плоть от плоти того же самого поколения 35-40-летних ребят, вроде Романа Абрамовича или Саши Хлопонина, рано сделавших большие деньги и рано заподозривших, что этим и исчерпывается ббльшая часть человеческих отношений.

Что же касается "отстраненности от средств производства" (как показателя большей рафинированности), то приходится констатировать, что и в этом смысле главный лоббист страны Владислав Сурков, без активного кулуарного вмешательства которого через Думу не проходит ни один важный законопроект, стоит отнюдь не на верхней ступеньке цивилизации. Потому что, если брать за модель упомянутое соотношение между наёмным киллером и заказчиком, то в данной модели заказчиком является, конечно же, Александр Волошин, а киллером - Сурков. Поэтому именно Волошин, в данном случае, рафинированно "ест с ножом и вилкой", не выходя из своего кабинета, а Славе приходится копаться по локоть в депутатских нуждах.

Впрочем, если выстраивать логическую иерархию еще выше, к главному "госзаказчику", на которого сейчас работают и Волошин, и Сурков, то вся наша со Славой умозрительная эстетская конструкция и вовсе перверсируется. Потому что в рафинированности того, крайнего сверху в Кремле, вопреки колоссальной отстранённости его от средств производства, я вообще категорически не уверена.

* * *

Но в любом случае Владислав Юрьевич Сурков совершенно уникален среди кремлёвских обитателей (думаю, всех поколений) хотя бы тем, что когда я как-то раз в шутку обозвала его Гражданином кантона Ури, он не только понял, о чём я, но и тут же, не задумываясь, парировал:

- Надеюсь, я кончу лучше.